Один из ключевых вопросов к себе у меня возник, когда мы только пришли на практику в суицидологический центр (это был 4 курс) и один из наших кураторов (врач-психотерапевт) попросил одну пациентку центра рассказать о себе. Это был такой странный жанр представления случая, который ведет сам пациент. Врач ушел, сказав: «Вот вы послушайте, как бывает. Можете задать потом вопросы, это опытный пациент». В двух словах это было так: женщина в возрасте, абсолютно одинокая, все родственники уже умерли. Ее сын покончил с собой и она была в тяжелой депрессии. Для того, чтобы самой не совершить самоубийство (она была религиозна и не могла это сделать), она два раза в год лежала в центре. Самоубийство сына было под вопросом: убили его или он сам с собой покончил, следствию это не было известно. Ну вот мы все это послушали и дальше стали задавать вопросы. Вопросы эти в основном порядочно разозлили ее, я слушала и думала «Что же тут можно делать?». Ничего сделать нельзя. Но как помочь? Что можно сделать там, где сделать ничего нельзя? Нет ресурсов, нет друзей, нет родственников, нет времени, нет смыслов, впереди смерть. Проблема? Разве это можно назвать проблемой? Что тут можно понять и осознать? Я задала ей один вопрос, что-то вроде «Верно ли, что если бы вы точно знали, что ваш сын не покончил с собой, это убийство, вам было бы легче сейчас?». Она как-то развернулась ко мне и сказала «Да!». Это был единственный раз, когда она сказала «да». Но что дальше? Я вышла в полной растерянности. Я поняла, что мне нечего ответить и как я буду работать, если придет такой клиент, я не знаю.
В 1994 году мы заканчивали пятый курс и мой однокурсник Ваня Гаврилов по секрету сообщил, что уже сдал экзамен в школу к Василюку Ф.Е. и я помчалась туда в надежде, что успею заскочить в последний вагон. Это была, конечно, уникальная возможность, упустить ее было нельзя. Называлось это учебное заведение МОиПК (Международный Образовательный и Психологический Колледж). Колледж был создан при поддержке директора Психологического института РАО Рубцова В.В., ректором был Марголис А.А., а деканом факультета психологического консультирования и психотерапии - Василюк Ф.Е. Был еще и второй факультет - психологии образования.
Интересно, что в 1994 существовали только две программы такого фундаментального практикоориентированного послевузовского психотерапевтического трехлетнего образования для психологов: у Василюка Ф.Е и у Криндача В.П. (Я имею в виду программы, в которых есть разные психотерапевтические школы, не одна как гештальт-терапия, например). Двое моих однокурсников сдали вступительные в обе школы и даже какое-то время совмещали обучение.
Вячеслав Николаевич Цапкин дал мне экзаменационное задание, я его сдала на проверку и уж не знаю почему, но его несколько дней проверяли и все никак не могли проверить. Все это время я ходила в колледж как Фрося Бурлакова из фильма «Приходите завтра» и ждала результатов. Федор Ефимович сказал мне: «ну вы ходите пока на занятия, пока мы проверяем, как только проверим, сообщим». Вот я и ходила. Каждый раз Вячеслав Николаевич скорбно смотрел на меня перед занятиями и говорил: «Еще нет». Наконец, прозвучало «Ээ, да» и я начала учиться уже на законных основаниях. Таких опоздавших как я было еще, кажется, четверо, нас в итоге присоединили к группе из 30 человек.
Для чего я, собственно, так подробно описывала как я училась до этого: с первого же занятия мастерской я поняла, что это то, что мне нужно, то, что я так долго не могла найти. Несколько важных точек было в моем выборе.
Во-первых, я увидела, наконец, как выглядит обучение на основе психотехнического подхода. Я определенно видела, как связана теория и практика. Я могла проверить свои экзерсисы с помощью ясных критериев и не просто получить обратную связь (хорошо-плохо), а понимать: почему так и что не так. Я видела, как важна для преподавателей рефлексия нашего опыта, что он ценен, и как происходит это пресловутое восхождение от практики к теории. Несмотря на некоторую внешнюю схематичность объяснения, это было не просто «натаскивание», формирование навыков, а осознанное произвольное овладение умениями психолога-консультанта.
Во-вторых, я удивилась количеству преподавателей. Такой роскоши я еще не видела. Нашу группу разделили пополам (по 17 человек) и в подгруппе работало два ассистента, в то время как Федор Ефимович периодически перемещался из одной подгруппы в другую. У нас вели практические занятия Анна Фенько и Ефим Гроссман, а в другой группе Мария Радионова и Слава Златопольский.
В-третьих, я видела, как Федору Ефимовичу самому интересно. Это звучит забавно, но я до этого не видела, как самого преподавателя заводит процесс обучения. Он явно получал от этого удовольствие. И еще такая небольшая деталь: когда мы работали в «двойках», то Федор Ефимович слушал наши мини-консультации, присев на корточки рядом с нашими стульями. Было даже как-то неловко. Он как будто старался занять такое место в пространстве, чтобы не помешать нам. Для меня это осталось навсегда как образец, то, как он это делал.
В-четвертых, мне понравилось идея переживания как упования. Одно дело прочитать книгу «Психология переживания», это конечно, все замечательно, как блестящая теория, другое дело - увидеть что это можно реально практиковать. В начале я не могу сказать, что я понимала это четко, скорее это было как узнавание «своего метода», интуитивное, но четкое понимание: «да, это оно, то, что мне нужно».
Я считаю труд педагога одним из самых сложных. Можно быть блестящим психологом, но не уметь обучать. Здесь я увидела настоящего Учителя и работающую эффективную систему обучения. Это у меня вызвало огромное уважение и все недочеты, которые потом были в менеджменте, я просто терпела. У меня и до этого были хорошие преподаватели, но часто это было так: можно смотреть как человек работает, но понять, как это повторить - невозможно. Все равно как прийти в художественную мастерскую: вот ты посмотрел как мастер пишет картину. Потом он дает тебе кисть и краски и говорит: «повторите», а повторить невозможно.
Откровенно говоря, я вцепилась в это обучение мертвой хваткой и поняла, что я не могу от этого отказаться ни при каких обстоятельствах. Обстоятельства у меня были неважные (финансовые) поэтому очень скоро моя жизнь превратилась практически в ад. Скажу прямо, это обучение далось мне очень дорогой ценой. И да, не все у нас дошли до конца, это оказалось тяжелым испытанием.
Концепция обучения (комплексная программа послевузовской подготовки) разрабатывалась группой преподавателей и была затем апробирована на отдельных курсах в ЦПП (Центр Психологии и Психотерапии), потом в колледже и после на факультете психологического консультирования МГППУ. Об этом сложном пути можно подробнее почитать в статье: Зарецкий В.К., Карягина Т.Д., Холмогорова А.Б. Творческий путь Ф.Е. Василюка как преодоление схизиса академической и практической психологии // Культурно-историческая психология. 2018. Том 14. № 4. С. 94–105.
http://psyjournals.ru/files/95986/chp_2018_n4_Zaretsky_Karyagina_Kholmogorova.pdf В двух словах можно описать задачи этой программы так: обучение разным направлениям психотерапии с целью создания условий для осознанного выбора специализации; организация «диалога» разных направлений психотерапии, «полифонической» психотерапии (в терминологии Ф.Е. Василюка и В.Н. Цапкина). Поэтому второй год обучения преимущественно был посвящен обучению разным направлениям психотерапии, а третий - интеграции знаний у будущего выпускника. Много внимания уделялось индивидуальному стилю, супервизиям. Сертификационную итоговую консультацию мы могли представить любую - в любой школе. Гештальттерапия, семейная терапия, когнитивная терапия, юнгианский анализ, НЛП, эриксонианская психотерапия, групповая психотерапия, интеграция двух школ, что угодно - главное было показать, что ты умеешь работать. Мастерская Василюка Ф.Е. была одной из, не основной в обучении. Но я лично хотела, чтобы эта мастерская стала не просто базой/основой для такого сложного обучения, не просто средством интеграции, а отдельной школой, которая мне казалась самодостаточной и самоценной. Мое субъективное мнение таково, что Федор Ефимович как бы пытался вырастить из нас «себя» - то есть таких специалистов, которые владеют всеми методами и свободно могут перемещаться по полю «мировой психотерапии», изобретая на ходу новые техники, по сути «свою» психотерапию. Не уверена, что это получилось, мои однокурсники, как мне кажется, изучив все, ушли специализироваться в одну из школ. Многие все три года учились параллельно, например, в гештальте/семейной терапии. Ф.Е. никогда не шел легким путем и любил невыполнимые задачи, поэтому неудивительно, что так получилось. Что касается понимающей психотерапии, свое название она обрела позже, уже когда был создан факультет психологического консультирования и психотерапии МГППИ (который затем был переименован в МГППУ). Я при этом рождении присутствовала, когда Федор Ефимович пробовал это название на слух и спрашивал меня: «Как звучит? Понимающая психотерапия?..»
Поэтому когда Ф.Е. задумал создать факультет в МГППУ, то у меня это вызвало горячее желание сделать так, чтобы это было доступно всем, кто хочет получить такое образование. На это я и потратила двадцать лет своей жизни. Скажем прямо, получилось не совсем то, что планировалось, но тем не менее. Особенно было удачно первые несколько лет, но затем переигрывать государственную систему образования стало невозможно, это печальный факт.
И для меня было очень важно сделать все что в моих силах для того, чтобы способствовать развитию понимающей психотерапии именно как школы. Поэтому я занималась на факультете не только преподаванием, развитием этой школы, но и организацией учебного процесса, в котором много рутинной, тяжелой и неблагодарной работы, но это было необходимо, потому что иначе не было бы условий для развития школы.
