Человеку, пережившему травматическое событие, бывает сложно обратиться за психологической помощью. Ему страшно подумать о том, как можно кому-то рассказать о невыносимой, раздирающей боли, что живет у него в душе, ведь тогда придется снова встретиться с тем, от чего пытаешься убежать. Человек переживший травматический опыт будет бояться, что кто-то может сделать ему еще больнее; поэтому он охраняет свою боль и до последнего игнорирует зловещую тень пережитого, что продолжает маячить в закоулках души.
Обратиться за психологической помощью травматику сложно еще и потому, что психологическая травма бьет по базовым убеждениям, навсегда изменяя представление и о мире, и о самом человеке. Если до травмы мир был относительно безопасным, справедливым и контролируемым, то после получения травматического опыта, мир и другие люди в нем предстают в мрачных тонах: тревога, чувство ненужности, сомнение в собственной ценности, страх, стыд, чувство отверженности, беспомощность и недоверие – эти чувства мешают травматику обратиться к психологу.
Думая о психотерапии травмы, мне нравится сравнивать этот процесс с процессом реставрации древних археологических находок, когда клиент хрупок и требует особого бережного отношения. Клиентам, которые волнуются начинать им терапию или нет, обычно я рассказываю следующую историю…
В одну реставрационную мастерскую для проведения восстановительных работ был доставлен древний серебряный оклад. До того, как попасть в мастерскую, оклад уже побывал в разных реставрационных центрах, но везде от него отказывались, так как никто не знал, что с ним делать: проблем у оклада хватало. Он был больше двух метров в высоту, состоял из 500 отдельных фрагментов, которые за многовековую историю получили деформации, трещины и утраты. Оклад рассыпался в руках. Метал был так истончен и хрупок, что любая попытка как-то его укрепить, приводила к новым трещинам и деформациям.
Глядя на бесчисленные фрагменты и осколки оклада, разложенные на столе, у реставраторов начинала болеть голова. Время шло – никто не решался приступить к работам. Окладу отвели отдельную комнату; бережно разложили все кусочки на огромном столе; создали особую карту-ландшафта-оклада, пронумеровав и занеся в нее каждый крохотный осколок; обеспечили оптимальную температуру, влажность, словно возвели вокруг него мавзолей. Было понятно, что к окладу требовался какой-то особый подход - его личная стратегия восстановления.
И вот однажды, кто-то из реставраторов высказал предположение: «А что, если за столь длительный срок бытования сама суть оклада – его металл, изменилась настолько, что к нему уже нельзя относиться как к серебряному окладу. Он словно мутировал во что-то новое по своей сути. Теперь оклад – это «раненый древний исполин» т.е. что-то чего можно чуть коснуться кончиками пальцев, но точно не нельзя паять или нагревать газовой горелкой».
И тогда родилась идея, а из нее выстроился весь технологический реставрационный процесс. Каждый фрагмент оклада реставраторы укрепили изнутри сотнями тысяч шелковых заплаток. Каждая тканевая полоска была не шире 2 миллиметров и не длиннее 1 см. Кусочек за кусочком, крошеными шажками реставраторы нарастили всему телу оклада «новую кожу», проклеив шелком всего исполина. Этот зрительно ненадежный внутренний слой, стал идеальной основой для хрупкого и разрушающегося оклада. Шелк, словно тонкая паутина, срастившая все фрагменты, бережно и нежно удерживал каждый кусочек. Так редкий оклад был восстановлен и сохранен для новой жизни.
Мораль такая: когда психолог работает с клиентом, пережившим психологическую травму, его подход должен быть похож на описанную выше реставрацию «шелком по металлу». Нужно не только каждый раз вырабатывать новую индивидуальную стратегию восстановления, учитывая все личностные особенности клиента и его жизненного мира, но также необходимо двигаться вперед какими-то гомеопатическими микро-шагами, бережно заботясь о душевной безопасности и комфорте человека.
