На предварительной беседе клиентка, 39-летняя женщина, со слезами на глазах рассказывает, что чувствует себя крайне подавленно. Она говорит, что была в депрессии большую часть своей жизни, но что прошедший год стал особенно тяжелым. Она не могла работать, стала редко выходить из дома, с трудом отвечала на телефонные звонки или подходила к двери. Взаимоотношения с членами своей семьи она описывает как сложные и часто болезненные. Ее мать - алкоголичка, с которой она и ее три сестры больше не поддерживают контакт. Ее отец – человек выживший в концентрационном лагере. Он всегда был эмоционально отстранен от семьи и часто демонстрировал критичное и осуждающее отношение к домочадцам. В истории детства этой женщины были физические наказания.

На первом сеансе терапевт замечает, что клиентка способна сосредоточиться на своем внутреннем переживании, особенно в ответ на эмпатические реплики, которые помогают ей сфокусироваться на том, что происходит внутри. Однако, она старается избегать болезненных и тяжелых эмоций (как и большинство людей). Можно было предположить, что у клиентки существует определенная неадаптивная эмоциональная схема: она погружалась в состояния беспомощности и безнадежности всякий раз, как начинала переживать первичные эмоции грусти или гнева в ответ на потребность в близости и принятии. В добавок, похоже, что она переняла самокритичность своего отца, и считала себя неудачницей. Было также очевидно наличие незавершенных проблем, связанных с ранними отношениями с отцом. Имеющиеся у нее неразрешенные чувства обиды и печали, повлияли на ее собственное ощущение безопасности и самооценки. Казалось, что цель терапии заключалась в том, чтобы разрешить внутриличностный конфликт, связанный с самокритикой, и разобраться с не прояснёнными чувствами к отцу.

В ходе третьей сессии, благодаря эмпатической со-настройки психотерапевта, она смогла рассказать, что не получала от своего отца поддержки: «Я считаю себя плохим человеком, но в глубине души я не думаю, что я плохой человек …и да, я горюю о том, чего я была лишена, и знаю, что никогда этого не получу ». В этой сессии терапевт инициирует «диалог с пустым стулом», для «разговора» с отцом. В эмоциональной речи к воображаемому отцу на «пустом стуле» она начинает озвучивать значение болезненных эмоций, связанных с ним. Она говорит: «Ты уничтожил мои чувства. Ты разрушил мою жизнь. Не полностью, но ты не сделал ничего, чтобы позаботиться обо мне и помочь мне в жизни. Ты вообще ничего не сделал. Ты кормил и одевал меня до определенного момента. Вот и все».

Опираясь на предыдущие реплики клиента, терапевт предлагает: «Скажи ему, каково это, когда тебя называют дьявольским отродьем и заставляют ходить в церковь каждый…». Клиентка словно продолжает его слова: «Это было ужасно. Ты заставлял меня чувствовать, что я плохая, когда я была еще ребенком. Я не верю в это сейчас, но, когда я была ребенком, я чувствовала, что умру, и я попаду в ад, потому что я была плохим человеком».

К концу третьей сессии стало возможным четко определить тематику внутриличностных и межличностных проблем, на которых будет сосредоточена терапия. Они были неразрывно связаны с тем, что клиентка описывала как свой самый болезненный опыт. Во-первых, клиентка интериоризировала самокритичность, которая связанна с темой неудач, и которая проявляется в контексте ее семейных отношений. Этот голос неудачливости и бесполезности первоначально идентифицировался как нечто-исходящее от сестер клиентки, но явно имеет корни в более ранних отношениях с родителями. Далее в терапии это становится более очевидным. За самокритичностью и потребностью в одобрении скрывалась потребность в любви. Чувству любви было сложно проникнуть в жизнь клиентки. Она научилась обрывать или избегать потребность в любви, так как это заставляло ее чувствовать себя слишком уязвимой и одинокой. Она научилась полагаться только на свои собственные силы, но эта независимость имела свою цену, так как вызывала чувства безнадежности, ощущение отсутствия какой-либо поддержки, и изолированности. Потребность в любви связана с незавершенными вопросами, вытекающими из ранних отношений с отцом (и отношений с матерью-алкоголичкой, но отец клиентки играет более значимую роль в ее опыте). У клиентки накопилось огромное чувство обиды и негодования по отношению к своему отцу из-за жестокого обращения с ней в детстве. Но она склонна преуменьшать события тех дней, так как «получить пощечину – это было в порядке вещей и нормально».

Она интериоризировала пережитое, как чувство бесполезности и ощущение себя как кого-то, кто недостоин любви. Обозначенные проблемы, очень четко отражаются на задачах эмоциональной переработки (эмоционального процессинга). Терапевт использует диалог с «двумя стульями» для работы с внутриличностными конфликтами, и диалог с «пустым стулом» когда прорабатывает нерешенные травмы в отношениях со значимым другим. На третьей сессии, в ходе ключевого диалоге со своим воображаемым отцом, который как-бы сидит перед ней на пустом стуле, после обвинения его в жестоком обращении она переходит к выражению первичной печали и гнева:

Клиентка : «Мне больно из-за того, что ты меня не любишь - да, я думаю, ты это знаешь, но… Я зла на тебя, мне нужна была любовь, а тебя не было, чтобы дать мне хоть какую-то любовь».

Получая поддержку от психотерапевта, чуть позже она описывает образ своего отца, который для нее связан с чувством страха.

Клиентка: «Мне было одиноко. Я не знала своего отца. Отец, я знала тебя только как человека, который все время кричал на меня и бил. И это все … я не помню, чтобы ты говорил мне, как любишь меня или чтобы ты как-то заботился обо мне, или похвалил меня за то, что я хорошо справилась в школе, или что-то в этом роде. Я знаю тебя только как кого-то, кого я боялась».

Терапевт: «Скажи ему, как тебе было страшно, что тебя снова ударят».

Клиентка: Да, и ты меня унижал. Я так злилась на тебя, потому что ты всегда меня бил; ты был таким злым, и я слышала, что Гитлер был злым, поэтому я называла тебя Гитлером.

Позже на этой же сессии она выражает боль и страдание, которое испытывала из-за неспособности отца дать ей возможность почувствовать себя любимой: «Кажется, я все еще думаю о том, что, ты никогда не станешь для меня родителем, что ты способен лишь взять трубку и спросишь меня, как у меня дела. Мне так больно о того, что ты меня не любишь…даа… я думаю ты это знаешь».

Она заканчивает сессию признанием, гово, что то, в чем она нуждалась было вполне выполнимо: «Как ребенку мне было нужно чтобы время от времени меня обнимали или говорили, что все хорошо. Я думаю, что это нормально».

Получив доступ к чувству собственного достоинства и гневу, и оплакивая то, чего она была лишена, клиентка преодолевает внутреннее чувство стыда. Она начинает сомневаться в том, что ее отец не любил ее потому, что ее не стоило любить. Обращаясь к воображаемому отцу на пустом стуле, она говорит: «Я злюсь на тебя, потому что ты думаешь, что ты хороший отец, ты сказал, что никогда нас не бил, но это самая большая ложь на земле. Ты бил нас постоянно, ты никогда не проявляли никакой любви, ты никогда не проявлял какое-либо чувство привязанности. Ты так и не понял, что мы были там не для того, чтобы делать что-то по дом - , мыть/убирать, мы там просто были».

На четвертой сессии вступив в диалог со своим внутренним критиком, критикующий голос начинает смягчаться, начинает проступать ее горе от того, что ее не любили, и появляется чувство ценности себя: «Несмотря на то, что мама и папа не любили меня или не проявляли никакой любви, это было не потому, что я была этого не достойна; это было только потому, что они были неспособны на эти эмоции. Они не знают, как - они до сих пор не знают, как это - любить». Клиентка больше не переживает чувство безнадежности, которое преобладало на ее предыдущих сессиях.

Позже, на седьмой сессии, клиентка и психотерапевт работают над тем, чтобы определить, каким образом клиентка блокирует чувство связанное с желанием быть любимой. Клиентка защищает себя от болезненного переживания, возникающего в ответ на неудовлетворение ее потребности любви. На девятой сессии, отыгрывая персонажа, который «прерывает контакт», она говорит себе: «Ты тратишь свое время понапрасну, переживая о ком-то; но их нет для тебя. Поэтому лучше отключить свои чувства и не нуждаться в них. Это то, что я делаю в своей жизни. Когда люди причиняют мне боль, я дохожу до того, что буквально вычеркиваю их из своей жизни, как сделала это с моей матерью».

с 7 по 9 сессию клиентка продолжает исследовать две разные стороны своего переживания: критика, который пытается защитить ее посредством контроля и блокирования потребностей, и того внутреннего ощущения «себя», которое хочет, чтобы его любили и принимали. Она продолжает выявлять и разговаривать с обоими голосами, что звучат внутри, тем самым расширяя диапазон своей печали, гнева и боли / страдания. Чувство безнадежности, которое так доминировало на ранних сессиях, сейчас практически отсутствует. Голос, который хочет любви и принятия, становится сильнее, а внутренний критик смягчается, помогая принять эту ее часть. В то же время она чувствует себя намного лучше, и негативные чувства появляются все реже. Проработав свою злость и печаль, и трансформировав чувство стыда, она занимает более сострадательную и понимающую позицию по отношению к своему отцу: что эмпирически демонстрирует процесс изменений.

На 10-ой сессии, в диалоге со своим воображаемым отцом на пустом стуле она говорит: «Я понимаю, что в своей жизни ты пережил много боли, и, вероятно, из-за этой боли, из-за того, что ты видел, ты решил от всего отстраниться. Возможно, ты боишься поделиться своей любовью, так как она того требует, потому что боишься подойти слишком близко к кому-то, из-за страха, что ты можешь их потерять. Знаешь, сейчас я могу это понять, но в детстве я этого не понимала». Она способна одновременно и привлечь отца к ответственности за то, что он разочаровал и обидел ее, и в то же время она позволяет состраданию занять центральное место в развитии нового понимания его внутренней борьбы. В конце сессии, завершая диалог с воображаемым отцом, клиентка говорит: «Я чувствую облегчение… у меня больше нет того гнева, что я ощущала в своей груди».

К окончанию этой терапии, состоящей из 14 встреч, клиентка трансформирует свое базовое неадаптивное убеждение «я не достойна любви», в иное смысловое и эмоциональное понимание того, что ее отец, пережил собственную боль в жизни, и что эта боль не позволяла ему проявлять любовью по отношению к ней или ее сестрам. Потребность быть любимой больше не пробуждает чувства безнадежности. Теперь она более чем когда-либо способна сообщить о том, в чем она нуждается, защитить себя от чувства собственной несовершенности и быть ближе со своими сестрами.

В качестве заключения. Эффективность краткосрочной индивидуальной Фокусированной на Эмоциях Терапии была доказана несколькими исследовательскими проектами. ФЭТ - эффективна при лечении как депрессии, так и эмоциональной травмы. В ходе терапии ФЭТ активирует эмоции, чтобы на самом глубоком уровне изменить автоматически функционирующие эмоциональные схемы, которые часто и являются источниками проблем. ФЭТ сочетает в себе как следование процессом переживания клиента, так и ведение клиента, при этом особо выделяя важность навыков терапевтических отношений и терапевтических интервенций.